Из глубины вечности

Николай Николаевич Сидоренко, внук и келейник Святителя Луки.

Дедушка пригласил нас в Симферополь в 1946 году. Сейчас, когда я уже постарел, представляю, какой это был подвиг: жить в тесноте с малыми детьми. Мне в то время было 10 лет, моему брату - 6 лет и двоюродной сестре - 8. Мы и шумели, и баловались частенько. А дедушка все это сносил. Потом семья еще больше разрослась, съехались родственники, почти каждое лето навещали сыновья дедушки и его дочь с внуками. И при таком многолюдстве дедушка не переставал трудиться до последнего дня. Он диктовал свои воспоминания, тщательно составлял проповеди, писал книгу «Очерки региональной анестезии», старался быть в курсе и новейших достижений медицины, и политических событий в мире.

Я был келейником Владыки ровно 15 лет. Видел его жизнь изо дня в день. До сих пор поражаюсь величию, спокойствию и непоколебимости его веры. Он был гениальным врачом и диагностом: ему было достаточно лишь прикоснуться к больному месту, чтобы поставить диагноз. Он лечил знаменитых людей, был лауреатом Сталинской премии за книгу «Очерки гнойной хирургии» - и перед ним открывалась блестящая научная карьера. Но главным стало служение Богу.

Впечатление, как служил Владыка Лука, осталось на всю жизнь… Это было предстояние перед Господом. Каждое слово он произносил ясно, чтобы запало вглубь. Особенно вдохновенно читал Великий покаянный канон Андрея Критского. Библию читал каждый день, старался и нас приучить к ежедневному общению со словом Божиим. Его рассказы из Священной истории звучали проникновенно, библейские события он переживал, как свою собственную жизнь.

Пока он был зрячим, старался служить литургию каждый день, даже если только две-три старушки пришли в храм. Продолжал служить и когда уже совсем ослеп. Меня поражал этот подвиг Владыки: ведь не только слепота отягчала его, но и диабет, от которого у него была страшная слабость, так что даже вся одежда Владыки была мокрой, при этом еще больные ноги из-за сильнейшего тромбофлебита и подагры. Перед службой приходилось перебинтовывать ноги. Но он никогда не сокращал службы и дома всегда очень долго молился.

За каждой службой он старался говорить проповедь, к которой долго готовился дома. Диктовал секретарю, Евгении Павловне, потом она прочитывала написанное, он еще раз правил. Проповедь говорил даже при пустом храме. Иногда стоишь, слушаешь его глубочайшие слова, и даже обидно за дедушку становится. Но на праздники, конечно, народа много собиралось. На всенощной, несмотря на немощь, Владыка всегда сам помазывал святым елеем прихожан, делал это неспешно, четко выговаривая над каждым: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Слепой и немощный, Владыка Лука до самой кончины управлял епархией, был в курсе всех дел, выслушивал доклады, разбирал все сам, выносил резолюции, если мог, посещал отдаленные приходы. Многих людей Владыка Лука привлек в церковь, особенно интеллигенцию, врачей. Ведь он и вне храма много общался с людьми, собирал у себя врачей постоянно. В архиерейском доме, когда Владыка был здоров, висела табличка о приеме больных.

Вообще дедушка жил по строгому расписанию, старался ни одной минуты не терять: все было рассчитано по часам - подъем, молитва, работа. Когда мы приехали в Симферополь, он работал над книгой «Дух, душа и тело». На столе фотографии сыновей, к ним мысленно он обращал доказательства бытия Божия. Глубокой сердечной болью Владыки Луки было то, что его дети, крупные ученые, умные люди - и выросли неверующими. Ведь их детство и юность он провел в лагерях и ссылках.

Самой большой болью было для Владыки повсеместное закрытие храмов в епархии. В его кабинете висела карта Крыма, где крестиками были помечены все действующие храмы. Горько было снимать эти крестики с карты.

Еще помню, как дедушка часто вздыхал: «Всю ночь не спал - думал, как это уполномоченный может распоряжаться, где какому священнику служить?» На каждом шагу чувствовалось, как бесправна наша Церковь.

С детства меня удивляло в дедушке то, что он никогда не подавал вида, как ему трудно или плохо, никогда не раздражался, а был всегда ровен и спокоен с людьми. Приведу пример. Дедушка был страстным купальщиком. В 80 лет, совершенно слепой, он каждый день с июня по сентябрь дважды в день ходил купаться на море, даже холодная вода его не страшила. Однажды во время такого заплыва его сбило большой волной, я пытался его поднять, но ничего не получалось. А он мне спокойно так сказал: «Коля, встань впереди меня и подай мне руку». Я так сделал, и мы благополучно выбрались на берег.

Во всех трудных обстоятельствах я запомнил его величественным, красивым и всегда спокойным. Идем мы с ним по улице, он в подряснике, все ему кланяются, а он меня предупредил: «Когда со мной кто-то будет здороваться, ты меня легонько толкни, чтобы я ответил».

Дедушка очень любил людей и заботился о многих. Каждый день на почту я относил пачку переводов - он посылал «копеечку» людям, с которыми его свел Господь на разных местах его служения. Он всегда прежде всего думал о других людях.

Я был с ним в его последние дни. Всю неделю он лежал с высокой температурой, но не жаловался, а только говорил: «Вот, я тебе спать не даю». Дедушка благословил меня редкой иконой, выполненной на шелке, - «Христос, несущий крест на Голгофу». Передал мне свою Библию, заповедал читать каждый день. Сохранились редкие семейные фотографии. Когда я смотрю на них, возвращаюсь в ту замечательную жизнь, которая прошла под кровом Владыки. У меня на стене висит икона свт. Луки, архиепископа Крымского и Симферопольского. Есть акафист ему и молитвы, которые я стараюсь читать. Но все-таки, как в детстве, по-прежнему называю его дедушкой. До сих пор мне частенько снится, что я веду его под руку и боюсь, чтобы он только не споткнулся, только бы не упал. А когда хочу по-особому вспомнить дедушку, я открываю подаренную им Библию, которую он каждый день держал в руках, смотрю на его пометки, вчитываюсь в те строчки, которые он сам подчеркивал. И Владыка вновь говорит со мной из открывшейся вдруг глубины вечности.